2.2. Общество 2.0

Принято считать, что мы живем в информационную эпоху. Однако если внимательно проанализировать тенденции последних лет, то можно смело утверждать, что данное представление определяет специфику сегодняшнего дня уже не в полной мере. Несмотря на значительный рост объемов информации, доступной для потреб­ления людьми, сегодня более уместно говорить, что мы переживаем период коммуникационной революции, предоставляющей новые инструменты для осуществления массовой и индивидуальной связи самого разного плана и характера.

Например, возьмем феномен социальных сетей, активно развивающихся сегодня в Интернет-пространстве и имеющих аудиторию в десятки, а то и сотни миллионов человек каждая (в общей совокупности число пользователей основных социальных сетей в мире давно превысило миллиард человек, и эта цифра продолжает расти). Сети во многом определяют то, каким образом современный человек получает информацию и как взаимодействует с другими людьми. В развитых странах доступные для коммуникации новые технологии уже изменили способы воздействия на общественное мнение, что отра­зилось на политике и экономике, и конца этим изменениям не видно. Напротив, масштаб изменений все нарастает.

Не менее важным следствием коммуникационной революции являются изменения в общественном сознании, имеющие далеко идущие последствия в аспекте распределения власти в обществе. Если раньше подход к оценке общества то и дело апеллировал к понятиям «толпа» и «масса», сегодня даже более чем миллиардную Интернет-аудиторию нельзя однозначно считать чем-то аморфным и бессистемным, а также обращающимся к иррациональным (к примеру, эмоциональным) формам поведения.

В 1962 г. американский социолог Маршалл Маклюэн ввел в науку термин «глобальная деревня» (global village). Так он обозначил новую ситуацию, сложившуюся в области культуры и коммуникации. По мнению Маклюэна, современный ему мир в результате развития информационных технологий «сжался» до размеров деревни, так как электронные медиа позволяли практически мгновенно передавать информацию на тысячи и десятки тысяч километров. Ускоряющаяся коммуникация привела к разложению и распаду привычных организаций, да и вообще к изменению самого характера связи людей. Последняя становится всеобщей, неразрывной, а, следовательно, и более глубокой. «Деревня» сблизила человечество, поместив его в условия постоянного общения – ведь в деревне все знают друг друга. Политика, экономика, культура и искусство – все это стало базироваться на интенсивной, правда, не всегда добровольной коммуникации.

Характеристика, данная Маклюэном информационной цивилизации, отвечает нашей реальности куда больше, чем можно было представить в 60-х гг. XX в. Революция «новых медиа» привела к невиданной интеграции различных человеческих культур – национальных, религиозных и этнических – в глобальное информационное пространство; сеть их взаимодействия стала постоянной и неразрывной. Столь же неизбежным стало разлитое в обществе напряжение. Распространение информации – даже политической и идеологической – не ограничивается какими-либо государственными границами, в результате чего в сибирских городах появились субкультуры, характерные для США; Европу покорила японская кухня. Культурные изменения в странах Магриба (Марокко, Тунис, Алжир) стали одной из причин «арабской весны» – цепи социальных потрясений, вызвавших революции, перевороты, войны в Тунисе, Египте, Ливии, Сирии. Американский социолог Томас Фридман назвал такое положение «плоским миром». Это – мир глобального (всемирного) «сближения» – тесного взаимодействия всех культур и существования человечества в прочной сети регулярной коммуникации.

С одной стороны, подобное «сближение» предоставляет человеку удивительную возможность комфортного пребывания практически в любом уголке Земли, ведь в мире глобальной коммуникации исчезают «слепые зоны»; неизвестность сменяется иногда даже чрезмерными объемами информации. Однако идеализация подобного положения и слепая вера в прогресс мешают понять, что процесс такого «сближения» происходит не сам по себе – его продвижением занимаются наиболее мощные силы, как в сфере коммуникации, так и в сфере мировой политики. То, что Томас Фридман называл «плоским миром», миром без внутренних границ, тирании и неравенства, его соотечественник Фрэнсис Фукуяма именовал «концом истории» – периодом, когда господству либерализма, глубоко укорененного в установках глобальной культуры, более ничто не угрожает.

Примером этого может быть не только мода, искусство или кинематограф, следующий в основном образцам Голливуда, но и политика, и даже история. Вплоть до настоящего времени мы можем наблюдать, как настроение мировой интеллектуальной элиты, исправно транслируемое «новыми медиа», придает некоторым утверждениям едва ли не сакральный (священный) характер: «Свобода лучше, чем несвобода»; «Конкуренция лучше, чем отсутствие конкуренции»; «Открытый рынок лучше, чем закрытый рынок». И отступают на зад­ний план рациональные размышления, о чьей свободе идет речь, не ведет ли она к чьей-то несвободе, кто может реально воспользоваться открытым рынком.

Благодаря могуществу СМИ многие из нас считают приведенные утверждения не только очевидными, но и глубоко личными. Это происходит, поскольку победа «новых медиа» обернулась еще и более частым обращением человека к формам массового поведения. Так как человеческий интеллект перестал справляться с ростом числа поступающих сообщений, наше поведение стало все более эмоциональным, импульсивным и часто слепо опирается на популярные мнения. В силу тесного контакта между участниками коммуникации стали запускаться механизмы внушения и подражания, которые отечественный историк и социолог Борис Федорович Поршнев описывал так: «Суть внушения состоит в том, что если налицо полное и безоговорочное доверие... то человеческие слова у слушающего вызывают с полной необходимостью те самые представления, образы и ощущения, какие имеет в виду говорящий; а полная ясность и безоговорочность этих вызванных представлений с той же необходимостью требует действий, как будто эти представления были получены прямым наблюдением и познанием, а не посредством другого лица».

При этом (с психологической точки зрения) нам (личности и даже целому обществу) комфортнее тешить самолюбие и подчеркивать собственную свободу, независимость, конкурентоспособность даже тогда, когда мы слепо подчиняемся давлению общественного мнения и воле внешней силы. Но история показывает, насколько зыбкими могут быть пафосные высказывания о свободе и конкуренции. В середине XX в. многие страны мира следовали девелопментализму – теории, которая призывала государства развивать собственные мощности, строить самостоятельную промышленность и расширять внутренний рынок, то есть повышать уровень жизни собственных граждан. Однако в результате революционных потрясений, многие из которых были инициированы США, девелопментализм оказался замещен неолиберальными теориями, восхваляющими именно свободу и конкуренцию. В итоге такие государства, как Чили, Аргентина, Боливия и даже постсоветские республики, вместо свободы возможностей и успеха получили вместе со свободой рынка свободу нищеты и недобросовестную конкуренцию, питаемую преступностью. Идеализм и вера в «вечные истины» обернулись горьким разочарованием и трагедией миллионов людей.

Иными словами, открытость «новых медиа» привела к неожиданному для многих обывателей эффекту: те силы, которые и ранее были способны оказывать влияние на общественное мнение, стали более могущественными, в то время как способности индивида сузились, хотя, казалось, расширившаяся свобода информации и глобальное «сближение» людей давали более широкие возможности развиваться. В значительной степени именно это делает обсуждение «новых медиа» актуальным для современной России. После распада СССР наша страна очень быстро оказалась включенной в процессы глобализации, а ее граждане оказались жертвами непродуманных реформ едва ли не экспериментального характера. Только с начала 2000-х гг. Россия стала постепенно снижать внутреннее напряжение, успешно разрешать внутренние конфликты (этнические, культурные, идеологические), приближаться к определению национальной идеи и сохранению экономической стабильности.

Что еще характеризует общество информационной эпохи, которое журналисты могли бы назвать «обществом 2.0»? Тот же Маклюэн отмечает, что мир «глобальной деревни» именно в силу углубления нерасторжимых связей пробуждает в человеке «ненасытную деревенскую тягу к сплетням, слухам и личной злобе». Подтверждения этому мы легко можем найти в отечественных средствах массовой информации, где особой популярностью пользуются стилистика «желтой прессы», фальшивые сенсации и тяга обывателя к шоку, провокации, насилию и развлекательной информации. В англоязычной литературе это явление часто называется infotainment (information + entertainment). Это означает, что современный обыватель не желает получать «скучную» информацию, он нуждается в сенсационности. Даже политика не остается в стороне от этого – по утверждениям профессиональных политологов, современный государственный деятель обязан быть своего рода шоуменом, иначе он быстро потеряет внимание собственных избирателей.

Социальные последствия этой тяги к развлечению прекрасно проиллюстрированы Нилом Постманом, в 1985 г. написавшим книгу «Развлекаемся до смерти: публичный дискурс в эпоху шоу-бизнеса» («Amusing Ourselves to Death: Public Discourse in the Age of Show Business»). В этой работе писатель сравнил два проекта антиутопии (жанра литературы, рисующего худшие варианты развития, в отличие от утопии). Один вариант – жуткий мир, созданный Дж. Оруэллом (в романе «1984»); другой вариант – мир О. Хаксли (в романе «О дивный новый мир»). В результате сравнения Постман пришел к выводу, что тирания развлечения оказывается куда прочнее любой тирании насилия.

Известный итальянский писатель и историк-медиевист1 Умберто Эко, анализируя результаты коммуникационной революции, пришел к выводу, что уже в ближайшем будущем наши общества разделятся на две основные группы. Первая группа – те, кто смотрит только телевидение, то есть получает готовые образы и готовое суждение о мире, потребляет готовый информационный продукт без критического осмысления получаемой информации. Вторая – те, кто будет способен отбирать и обрабатывать информацию посредством компьютера. Тем самым начинается разделение культур, существовавшее во времена Средневековья: между теми, кто способен был читать рукописи и, значит, критически осмысливать религиозные, философские и научные вопросы, и теми, кто воспитывался исключительно посредством образов в соборе, отобранных и одобренных их творцами2.

Впрочем, не все разделяют столь пессимистичный взгляд на влияние «новых медиа». Американский социолог Мануэль Кастельс выделяет современные информационно-коммуникационные технологии в качестве одного из наиболее значимых факторов в созидании будущего. По мнению Кастельса, расширение сети новых средств информации приводит к тому, что лидерство становится персонализированным, а путь к власти лежит через создание виртуальных имиджей. Иными словами, современные информационные технологии приводят к активному развитию новых форм политической коммуникации, в том числе в онлайн-пространстве. Этот процесс может приводить как к положительным, так и к негативным результатам – в зависимости от того, кто прилагает больше усилий для достижения победы в информационном противостоянии.

Благодаря растущему влиянию СМИ на общество популярностью в научной среде пользуется концепция «политических сетей». Согласно этой идее, современная политика все более зависит от принципиально открытых отношений, развивающихся без участия законодателей, министров, палат, депутатов. Не так важны действия правительства или парламента – куда важнее стабильные связи произвольных социальных сил, формируемые при помощи общих интересов и общих ресурсов. Такие отношения не представляют собой некую иерархию или структуру, но в силу постоянства интересов характеризуются интенсивным взаимодействием и политической значимостью. «Сети» вовлекают в политику практически все общество: бизнесменов, экспертов, наемных работников и просто социально активных граждан.

Концепция «политических сетей» расширяет наши представления о демократии и народовластии. «Сети» открывают новые возможности для коллективного решения важнейших вопросов, причем такого решения, которое устраивало бы как можно большее число людей. Благодаря «новым медиа», как считают сторонники теории «сетей», возможен тотальный диалог как между самими гражданами, так и между гражданами и государством, происходит расширение обычных методов участия в политике. Выборы как обычный демократический институт дополняются гражданским контролем, референдумами, законотворческими инициативами – современная нам представительная демократия, демократия институтов превращается в демократию широкого участия, при которой возможны прямое высказывание и учет позиций и предпочтений граждан практически по любому вопросу.

Инструментально связанные с «новыми медиа» «политические сети» становятся новым пространством для диалога, широким и разветвленным, предоставляющим разностороннюю информацию по актуальным вопросам. Сторонники этой концепции утверждают, что именно «сети» и их коммуникативная составляющая откроют поле политического участия для новых социальных групп, исключенных из процесса взаимодействия представительных институтов, и сформируют прозрачную и открытую политику, связанную с равноправием и справедливостью. Американский политолог Джеймс Фишкин высказал в отношении политики требования равенства, участия и дискуссии. По мнению многих, «сетевая» теория позволяет реализовать подобные требования.

Однако и «политические сети» не могут быть панацеей, средством, избавляющим общество от всех зол. Американский социолог Малкольм Гладуэлл указывает, что «структура сетей делает их не­обычно гибкими и хорошо подходящими к ситуациям с низким уровнем риска». Но в случае высокого риска и неопределенности у участников сетевого взаимодействия появляются серьезные проблемы, поскольку в отсутствие общей линии управления они могут перестать рассуждать рационально и теряют способность к выстраиванию стратегического курса. Переговоры, которые могут быть решением многих проблем, в условиях равноправия и отсутствия институтов могут затягиваться и отнимать слишком много ресурсов. Кроме того, отсутствие иерархии приводит к неспособности «сетей» участвовать в управлении уже организованных структур, таких, как государство и политическая система. Поэтому становится ясно, что «сети» не способны управлять обществом в целом. Социальная стабильность сталкивается, во-первых, с угрозой подмены ее частными интересами, а во-вторых, с потенциальной угрозой анархии и разложения существующего суверенитета. Напомним, что суверенитет – это право государства принимать независимые решения во внешней и внутренней политике, а также быть единственным арбитром и органом управления в пределах собственных границ. Как принципиально открытая система «сети» не могут признавать таких форм монополии, они связаны с требованиями децентрализации и приватизации государственных функций. И пределы этих процессов определяются очень нечетко. Россия, уже пережившая «парад суверенитетов» в 90-е гг. XX в., сегодня вряд ли готова к продолжению подобных экспериментов, тем более без четкого представления об их последствиях.

Достоинства и недостатки теории «политических сетей» представлены в таблице 1.

Кроме того, непривычно интенсивная коммуникация связана еще с одним системным риском. Массовость участия, не подкрепленная достаточным развитием системы образования и просвещения, на деле может оборачиваться чистым популизмом – обращением к популярным лозунгам, не подкрепленным ни ресурсами, ни интересами самих политиков. Низкий уровень компетентности и ответственности вполне может превратить политику в настоящее шоу, подчиняющееся законам моды и громкой риторики. Подобное можно было наблюдать не только во время «цветных революций», но и повседневной политики в развитых государствах, в том числе и в России.

Таблица 1. Достоинства и недостатки теории «политических сетей»

Достоинства	Недостатки
•открытость политической системы; •демократичность и гласность, равноправие участвующих субъектов; •гибкость и адекватность существующим проблемам	•ограниченный характер; •возможность корпоративных манипуляций и нарушения национального суверенитета; •отсутствие полноценной практики в пределах политической системы

Сегодня даже технологически развитые державы прилагают гигантские усилия для защиты собственного информационного пространства и воздействия на информационное пространство своих оппонентов на мировой арене. Интернет – это современное нам онлайн-пространство – активно используется ведущими технологическими державами, в первую очередь США, с тем чтобы оказывать влияние на массовое сознание в глобальных масштабах.

Основными при этом являются, как правило, следующие задачи:

•разделение существующих традиционных культур и дезориентация пользователей путем перенасыщения различными ценностными сигналами (пропаганда доминирующих моделей поведения, моды, правил политической игры, апелляция к рыночной успешности и более развитому потреблению);

•дискредитация существующих национальных политических режимов, подрыв доверия к институтам власти со стороны насе­ления;

•нагнетание политической напряженности и формирование виртуальных революционных ситуаций;

•мобилизация масс для протестной оппозиционной деятельности в оффлайн-пространстве;

•формирование повестки дня, то есть перечня наиболее актуальных и злободневных вопросов, и переключение внимания пользователей на выгодные для заинтересованной стороны темы.

Каким же может быть развитие «общества 2.0» в нашей стране и за рубежом? Ответ на этот вопрос неразрывно связан с тем, насколько устойчивой окажется та или иная национальная культура; и насколько государство способно создать или сохранить систему воспитания, социализации собственных граждан. Распространение «новых медиа» и расширение информационного пространства связано с большим количеством рисков, но, как говорил римский поэт, «не победить опасность без опасности». Отечественный политолог А. И. Соловьев описывает подобную ситуацию как сочетание рисков и возможностей, ссылаясь на «противоречия социального и технологического видов прогресса, усложняющие оценку объектов управления».

Последние исследования ВЦИОМ показывают, что российское общество постепенно дифференцируется по источникам получения информации, а также и по уровню доверия к ним. Так, жители российских сел доверяют информации, полученной преимущественно из СМИ, в особенности телевидения. Жители крупных городов склонны больше доверять окружающим людям. При этом в условиях горизонтальных связей в Интернете в качестве «окружающих» могут выступать онлайн-собеседники, члены Интернет-сообществ, социальных сетей3. Дифференциация наблюдается по территориальному признаку (среди столичных жителей доля узнающих новости из сети уже 32 %) и по возрастному критерию (38 % молодых людей в возрасте 18–24 лет больше пользуются Интернет-ресурсами как источником информации).

Такая дифференциация пользователей информации может серьезно влиять на социальное и технологическое развитие общества, соотношение инновационных и мобилизационных путей его развития, а вместе с этим воздействует на патриотизм и гражданственность, о чем и пойдет разговор в следующей главе.

---